«Моя жизнь. От зависимости к свободе»

«Мы с Камалом Сейтжанулы обменялись мнениями по этому поводу.
— Это очень опасно, хоть бы не обвинили его в национализме, —   сказал я.
Но все прошло спокойно, программа была принята в Центральном комитете Компартии Казахстана. Работа началась».
Это писал видный писатель Аким Тарази. Камал Сейтжанулы — известный публицист, государственный деятель Камал Смаилов. Чуть выше в том тексте есть такая фраза: «В один из дней я прочитал, что Назарбаев опубликовал программу создания условий для развития тридцати отсталых районов Казахстана». Разве не удивительно это? Новый глава правительства приступает к работе и сразу дает задание сделать анализ по республике. Определяет, где положение лучше, а где неважно. Затем поручает отобрать 30 районов, где наблюдается самое тяжелое положение. Решает, что в первую очередь необходимо улучшить положение именно тех районов. Заставляет уделять им больше внимания. И все. Где тут можно узреть национализм? Оказывается, можно. «Мы знаем, что население этих тридцати районов составляют исключительно казахи. Это были самые отдаленные степные районы», — говорит писатель. Вот в чем проблема! Если по велению главы правительства принимается программа, посвященная развитию самых отсталых в стране районов, и поскольку население этих районов были казахи, то, получается, вполне можно оказаться националистом! Если заботишься о нации — значит, ты националист… Мы вышли именно из такого общества.
Руководство Советского Союза сразу приступило к осуществлению политики перестройки, не создав конкретную программу возрождения страны. В своем интервью знаменитому американскому режиссеру Оливеру Стоуну Владимир Путин говорил: «Было понятно, видимо, и для Горбачева, и для тех, кто его окружал, что страна нуждалась в переменах. Но сегодня я могу с полной уверенностью сказать, что они не понимали, какие нужны перемены и как их добиться». Конечно, это небольшая вина — не понимать, как добиться поставленной цели. Самое критичное в оценке Путина — «они не понимали, какие нужны перемены». На самом деле было так. Это как у Сенеки: «Когда корабль не знает, к какой пристани он держит путь, для него ни один ветер не будет попутным». Отсутствие конкретного видения перестройки особенно негативно отразилось на межнациональных отношениях. Можно только удивляться тому, как остался вне внимания инициаторов перестройки этот наиболее важный для многонационального государства вопрос. А межнациональные отношения в таком федеральном государстве, как СССР, требовали особого внимания, самого глубокого анализа. В этом деле даже у самой правящей партии не было четкой определенности и единогласия.
Некоторые критики своего родного государства договариваются до того, что независимость якобы сама свалилась нам в руки. Утверждают, что после распада СССР мы автоматически стали независимыми. Но для доказательства того, что многовековая борьба нашего народа на пути к независимости продолжалась буквально до вчерашних дней, я хочу рассказать, как в морозном декабре 1986 года молодежь вышла на площадь Алматы именно с требованием предоставления независимости родному Казахстану.
Да, в дни Желтоксана Алматы продемонстрировал на весь мир, как разлетелась пеплом по ветру социалистическая доктрина решения национального вопроса.

Многие набившие оскомину мифы вплоть до возвышения над «советским народом» некоего исключительного «старшего брата» с его особым местом на самом деле были лишь прикрытием на долгие годы коварной политики подавления национального чувства и национального сознания. Но насильное внедрение во все сферы жизни морального кодекса «советского народа — новой исторической общности» не могло уничтожить национальные чувства людей и стремление народов знать и помнить свои этнические корни.
Тоталитарные методы решения национального вопроса впервые показали свою слабину в Казахстане. Национальные выступления в суверенных государствах Восточной Европы — в Венгрии в 1956 году, Чехословакии в 1968 году — были подавлены путем применения грубой силы. После событий 1986 года казахский народ скоропалительно обвинили в национализме, но вскоре режим сам был вынужден отменить это решение. Об этом расскажу чуть позже.
Национальное сознание, до того запечатанное в коконе мифологии, впервые за послевоенную историю вылилось в политические действия. Такой новый образец открытого политического выступления придал огромную динамику развитию национально-демократического движения по всему Советскому Союзу. Все события подобного рода в Тбилиси, Баку, Киеве, Москве, Прибалтике, в других городах страны произошли после Алматы.
Конечно, развитие демократических процессов в союзной республике такими темпами имело и другие причины. Тем не менее бесспорно, что один из основных механизмов запустила казахская молодежь, представители которой почувствовали себя не слепыми исполнителями чужой воли, а наследниками своих свободолюбивых предков.
Не говоря о нашествиях иноземных захватчиков в древние времена и о борьбе против колонизации в более позднюю историю, даже в XX веке, когда казахам удалось объединиться в одно государство, насильственная и унизительная политика большевиков породила много протестных выступлений разгневанного народа. Численность тех, кто поднимался против режима, росла раз от раза. Движение сопротивления охватило весь Казахстан. В 1929–1931 годах в 380 мятежах и восстаниях участвовало около 80 тысяч человек. Самые крупные из них — Созакское, Иргизское, Аксуское, Адайское, Каракумское и другие восстания. Все они были беспощадно подавлены регулярными частями Красной армии.
Как возникло такое положение, когда руководить целой республикой мог прийти совершенно случайный человек? Весь вопрос в этом. На самом деле в декабре молодежь вышла на площадь не против конкретно Колбина, она выступила прежде всего в защиту национального достоинства, против лжи, охватившей все общество, против тех, кто не считался с казахским народом, против прихода к власти человека, который абсолютно не знал нас. Если бы лет десять назад руководителем республики назначили человека со стороны и даже другой национальности, то вполне возможно, что такого инцидента не случилось бы. А вообще, за семидесятилетнюю историю Казахской ССР на должность первого секретаря республиканской партийной организации было избрано только два человека казахской национальности — Жумабай Шаяхметов и Динмухамед Кунаев. Если добавить сюда Мухамед-Хафиза Мурзагалиева, который в начале 20‑х годов всего полгода (с января по июнь 1921 года) занимал должность секретаря бюро Киргизского обкома партии, руководителей республики из казахов едва наберется три человека. Если же взять послевоенные годы, то в Казахстане по велению Москвы один за другим перебывали такие руководители, как Скворцов, Борков, Пономаренко, Брежнев, Яковлев, Беляев. Кто бы из них ни избирался первым секретарем, это не оборачивалось чрезвычайным происшествием. А декабрьские события показали, что у нас выросло новое поколение, ставящее национальное достоинство людей и страны выше всего, что сформировалось национальное сознание нового склада. Самое главное — это поколение сумело обратить внимание на то, к чему может привести отсутствие самоуправления.
Принимая отставку Кунаева, Горбачев сказал, что на пленум поедет Разумовский, и в этом тоже была своя подоплека. Спустя некоторое время, когда от обязанностей первого секретаря Компартии Украины был освобожден Щербицкий, в организационном пленуме в Киеве принял участие сам Горбачев. То есть в важнейшем изменении в Украине участвовал глава государства. А направить на подобное важное мероприятие в Казахстане даже кого-нибудь из членов политбюро посчитали лишним делом. Разумовский был всего лишь секретарем Центрального комитета. Вот тебе и равноправие!
Москва по-особенному трепетно относилась к республикам, где, по ее мнению, мог подняться шум и могли иметь место протестные настроения. Хотя, например, в других республиках, где не добывали в больших количествах подземные ископаемые, не выращивали полновесный хлеб, не занимались продуктивным животноводством, благосостояние народа все равно было намного выше. В верхах вообще не допускали мысль, что миролюбивые, терпеливые и кроткие казахи могут восстать. Структура союзного производства никак не позволяла стремиться к самостоятельности. В ту пору на любом уровне власти и управления было так: если первым руководителем был казах, то вторым — непременно работал русский, и наоборот. Но главные причины всегда кроются в экономике. Казахскую молодежь не готовили для работы на производстве. Не учитывалось то, что нацию на самом деле формирует рабочий класс. Вернее, не было заинтересованности в формировании настоящей нации. Даже на заводские специальности высокой квалификации, на должности с высокой зарплатой не назначали молодежь из казахов. Такое я не раз видел своими глазами.
Национальное сознание было вконец унижено в результате того, что союзный центр абсолютно не считался с нуждами и чаяниями целого народа, что казахи в мирное время стали, правильнее — их сделали, меньшинством на своей земле (по итогам переписи населения 1989 года численность казахов не доходила даже до 40% населения республики). Все мы помним, что в городах бытовало такое понятие, как «казахские этажи». Так называли первый и пятый этажи домов, где не было лифта. Представителям коренной национальности квартиры доставались в основном на этих этажах. Таким образом, народ, давший название республике, фактически оказался в роли нелюбимого пасынка на родной земле. Известно, что любой народ, оказавшийся на грани утраты национального облика, культуры и языка, испытывает гнев и отчаяние. Было время, когда мы были отлучены от религии, унижены в языке, попраны в культуре и стали влачить бесправное существование. В такой ситуации было просто невозможно, чтобы отчаявшийся народ не возмутился и в нем не созрели гроздья справедливого гнева. Совесть нации — великое понятие. Одним из сигналов послужила протестная манифестация ветеранов и молодежи в Целинограде в 1979 году, когда начался разговор о создании в Казахстане немецкой автономии. Но Москва посмотрела на это как на случайный эпизод, связанный с неудачным экспериментом. Из того события Центр не извлек никакого урока. А это в конце концов привело к Желтоксану.
Как все началось?
После подачи Динмухамедом Ахмедовичем заявления об уходе с занимаемого им поста стало ясно, что Москва уже определила человека, который должен был прийти на его место. Но мы абсолютно не думали, что будет принято именно такое решение. Конечно, в политике бывает всякое. В том числе и субъективизм. И даже случайность. Кто мог подумать, что Кунаев не предложит на свое место человека, подготовленного из среды своего народа?
Только 15 декабря, за день до организационного пленума, встречая самолет из Москвы и стоя у трапа, мы узнали, что на эту должность рекомендован Г. В. Колбин, работавший до этого первым секретарем Ульяновского обкома партии. Вместе с Колбиным прилетел секретарь Центрального комитета КПСС по кадровым вопросам Г. П. Разумовский.
Я должен сказать, что такое отношение к важнейшей проблеме, по сути к будущей судьбе Казахстана, по-настоящему ошеломило членов Бюро Центрального комитета республиканской Компартии. Все мы были шокированы настолько, что напрочь забыли о необходимости обсудить предложенную кандидатуру на заседании бюро или на худой конец обсудить хотя бы «для протокола». Но, по правде говоря, и обсуждать-то было нечего — никто из нас ничего толком не знал о Колбине. В такой атмосфере недоуменного оцепенения собравшихся Пленум Центрального комитета Компартии Казахстана прошел за 18 минут. Все проголосовали «за», и Колбин в мгновение ока стал первым секретарем Центрального комитета. Вновь дала знать о себе старая болезнь бездумного подчинения, казарменной психологии, дескать, «мы лишь солдаты партии». Никто не задумался о последствиях. А эти последствия не заставили себя долго ждать.