«Моя жизнь. От зависимости к свободе»

После возвращения из Хельсинки нас первым делом встретили руководители казахстанского комсомола. Чтобы делиться впечатлениями, полученными от фестиваля, каждого из нас направили в тот или иной регион республики. Эти встречи явились для меня еще одной содержательной школой свободного доведения до людей своих мыслей. Постепенно у меня усиливалась заинтересованность в общественной работе. Хотя никогда не думал об уходе с домны, о замене металлургической специальности. К этому времени я уже успел решить и ряд других вопросов. Женился на любимой девушке, получил квартиру, ежемесячно получал зарплату, намного превышающую зарплату министра. Поступил в Карагандинский политехнический институт, учеба шла без отрыва от производства, занимался спортом, на уровне была общественная активность… Что еще нужно для молодого парня, только достигшего двадцати пяти лет!
Рост моей известности после Хельсинки, становление моего характера как более открытого, коммуникабельного, получение своеобразной закалки от частого выступления перед публикой — все это давало повод моим друзьям­металлургам говорить, что со временем я наверняка перейду на общественную работу и получу оттуда продвижение по службе. Участвуя в работе комсомольских съездов, выступая в необходимых случаях, постепенно стал набирать опыт общения с разными людьми, от рядового рабочего до министра. Скажу честно, такой опыт давался нелегко. Я бы сказал, что не легче, чем «горячий стаж», приобретаемый у доменной печи. После некоторой общественной деятельности в качестве комсомольского активиста я вновь вернулся в свою среду, в свое любимое дело, без которого я не мыслил себя, — с головой ушел в металлургическую стихию.
Что и говорить,

По окончании школы, когда я хотел поступить на химический факультет университета, во мне была сильная тяга познать секреты металлургии. Металлургический процесс начинается с добычи руды и угля, затем руда измельчается на фабрике агломерации, из угля производится кокс. Для отделения в руде железа от обычного грунта нужен известняк. Это производство охватывает всю химию, в ходе процесса получают смолу, пек, фенол и другие элементы. Агломерационное и коксохимическое производства — начальный этап. Агломерат и кокс в доменной печи попадают в очень высокую температуру, и под влиянием сложных химических реакций появляется чугун. Для получения стали в конвертер загружают металлический лом и жидкий чугун. После поддувки кислородом углекислый газ улетучивается и остается сталь. Теперь жидкая сталь постоянно подается в кристаллизатор разливной машины, от нее получается железо для производства жести, а жестяные листы в специальном цеху доводят до соответствующей толщины. Таким образом, спрятанная в толщах земли и скал руда благодаря человеческим рукам превращается в тонкий металл типа обычной консервной банки. И все это происходит перед твоими глазами, делается твоими руками. Это же замечательно. В двадцать шесть лет мой трудовой стаж успел составить семь лет. За это время меня три раза повышали на должности помощника оператора и два раза — газовика. В 1967 году я был старшим газовиком смены. А это работа инженера, ведущего доменный процесс. Когда начал заниматься новыми обязанностями, передо мной были должности руководителя смены, цеха. Но жизнь стала вести меня по другой стезе.
Моя основная любимая работа не мешала мне активно заниматься общественной деятельностью. Летом 1968 года меня избрали членом партбюро доменного цеха, спустя некоторое время — секретарем партбюро. Между делом я выполнял и комсомольские поручения: возглавлял штаб «Комсомольского прожектора», выступил инициатором участия молодых рабочих в социалистическом соревновании за экономию топлива. В год пятидесятилетия комсомола ездил в Москву и участвовал в работе юбилейного Пленума Центрального комитета ВЛКСМ. В том году в числе первых получил недавно учрежденный «Почетный знак ВЛКСМ». После избрания секретарем партбюро у меня намного больше стало общественной работы, приходилось более тесно общаться с людьми, часто выступать на собраниях. Выступая на собраниях и цеха, и завода, и на городских конференциях, научился свободно держать себя перед аудиторией. Даже после моего избрания парторгом цеха вскоре по требованию первичной партийной организации был заменен начальник цеха. Решение было поддержано всеми коммунистами. Для того времени случай был неслыханный. А это повысило авторитет и первичной организации, и мой, выступившего с данным предложением.
Настоящее чувство дружбы тоже закаляется в труде. Нас в одной бригаде работало девять человек. Мы были представителями девяти национальностей. Но мы никогда не думали об этом. Участок работы, обязанности каждого известны. Если один человек не будет правильно выполнять свое дело, то угроза возникает для всей бригады. Разве можно лениться в такой ситуации?!
Настоящая демократия тоже имеет место в такой среде. Сталевар не смотрит на твои эмоции, говорит прямо то, о чем думает. Что ты ему сделаешь, не отберешь же лопату или кочергу? На выборных конференциях парткома в состав руководства никогда не проходил человек, который не нравится металлургам, неизвестен им.
Говоря о роли коммунистов, которых мы мобилизовали для ведения бескомпромиссной борьбы за укрепление дисциплины, остановлюсь на таком случае.
Так, партийные собрания и конференции не проходили как попало, гладко. Особенно когда дело упиралось в выборы партбюро, парткома и секретарей, разворачивались жаркие дискуссии, острая критика. Вообще отсутствовал принцип «моя хата с краю». Как-то на должность заместителя секретаря парткома комбината был выдвинут заведующий отделом пропаганды и агитации обкома партии, человек, вообще-то, способный, честный и принципиальный. Но дело приняло нехороший оборот. Делегаты конференции уперлись: на комбинате идеологом должен работать человек, знающий металлургию и понимающий людей отрасли. Словом, первые секретари обкома и горкома партии, рекомендовавшие этого человека, ничего не смогли сделать. То есть и в то время выдвигались альтернативные кандидатуры, особого чинопочитания не было.
И вот однажды меня пригласили на прием к первому секретарю Темиртауского городского комитета партии Лазарю Михайловичу Каткову. Думал, по поводу выполнения очередного партийного поручения. Нет, в этот раз тема разговора была другой. Лазарь Михайлович начал разговор издалека, начал хвалить меня, напомнил, что я молодой коммунист, затем перешел к основному делу. А основным делом оказалось… выдвижение меня на должность первого секретаря Темиртауского городского комитета комсомола. Вот те раз! Никогда не думал об этом. Что это значит? Это значило отречься от специальности, избранной с молодых лет. Это значило отказаться от любимой работы, которая стала главным делом жизни, любимой профессией, которая сделала меня авторитетным человеком. Отречься от жизненного принципа. Все эти мысли в один миг закружились в голове. Но я быстро взял себя в руки, собрался с мыслями и сказал: «Спасибо за доверие. Но я отказываюсь от этого предложения…» Первый секретарь в упор посмотрел на меня и спросил: «Почему? По какой причине?» — «Металлурги городу нужны больше, чем комсомольские работники». Не знаю, как это у меня вырвалось. Ведь я же вообще не ожидал, что мне сразу будет сделано предложение дать согласие на должность первого секретаря городского комитета комсомола. Тогда я совсем не думал, что изменю свой выбор и свяжу судьбу с политической карьерой. Никогда в голову не приходила мысль оставить специальность металлурга. Что может быть стремительнее человеческой мысли? В тот же миг я успел подумать и о том, что оклад первого секретаря городского комитета комсомола в три раза меньше, чем моя нынешняя зарплата, и главное — придется потерять «горячий стаж». Поясню, что такое «горячий стаж». Он дает много привилегий, обеспечивает досрочный выход на пенсию. Но, конечно, в кабинете первого секретаря горкома партии я ни словом не обмолвился о зарплате, о металлургическом стаже. Просто категорически отказался от предложения. Вот ­тут-то и пришлось в полной мере прочувствовать, что означала ходившая по Темиртау крылатая фраза: «Товарищ Катков шутить не любит!» Для начала «товарищ Катков» дал мне сутки на размышление. Через день разговор повторился примерно в том же духе. Тогда я сказал: «Прошу понять, что я обеспокоен нехваткой квалифицированных металлургов на сталелитейном заводе. Меня посылали учиться, чтобы я приобрел профессиональные навыки сталевара. Я нужен на заводе, а вам нетрудно найти сколько угодно других людей, способных занять этот пост в комсомоле». Но Катков был неумолим. Разговор закончился тем, что секретарь резко встал с кресла и бросил: «Имей в виду, третьего приглашения не будет!»
Конечно, с одной стороны, такое предложение можно было рассматривать как начало большой службы, открывающей путь в будущее. Потому что было немало людей, переходивших с комсомольской работы на партийную. С другой стороны, принятие мной окончательного решения, видимо, произошло из-за отсутствия опыта по таким делам, а также всякой мысли о другой какой-либо работе, кроме завода.
Вернулся на свою домну и продолжил работу. Спустя две недели первым секретарем городского комитета комсомола избрали другого человека. Напрасно я думал, что этим все кончилось. Я не знал до конца ни партию, ни партийную систему. Понял это, когда меня вызвали на бюро городского комитета партии. Там за политическую незрелость… за проявленное малодушие… мне был объявлен строгий выговор с занесением в учетную карточку. Сколько ни пытались защитить меня секретарь парткома и директор комбината, которые являлись членами бюро, товарищ Катков стоял на своем. Решение было принято. Горько было сознавать это.
Здесь я хочу дать разъяснение для нынешнего читателя, особенно для молодого поколения читателей, что из себя представляет строгий выговор, заносимый в учетную карточку коммуниста. У члена партии бывает только одна учетная карточка на всю жизнь. Куда бы он ни устроился на работу, карточка хранится в сейфе партийной организации. Он берет ее с собой на новое место. Передает новому секретарю. Тот знакомится с ней и обязательно задает вопрос: «У вас есть выговор. За что получен? При каких обстоятельствах?» Коммунист объясняет. Секретарь или поймет, или не поймет. Даже при правильном понимании у него остается осадок сомнения, подозрения об облике человека. Это — одна сторона дела, когда рядовой коммунист переходит на новое место работы. Когда же ведется отбор кандидатуры на руководящую номенклатуру, запись в учетной карточке учитывается в обязательном порядке, подвергается анализу. В таком случае очень легко оказать недоверие человеку, один раз споткнувшемуся в каком-то месте, по какому-то обстоятельству. Вот почему я был сильно огорчен решением Каткова.
Как же бороться с такой несправедливостью? Как противостоять Каткову? Вспомнил, прямо напротив горкома партии располагался телеграф. Я же кандидат в члены Центрального комитета ВЛКСМ. Делегат съезда. Металлург, удостоенный почетного знака ВЛКСМ. Почему бы не сказать о случившемся? Ведь никто, как у нас говорят, «не снимет за это шубу». Я пересек улицу и вошел в здание телеграфа. У членов Центрального комитета имелись телефоны руководителей союзного комсомола. Я по телефону перечислил все свои должности, регалии, а секретарша тут же соединила с первым секретарем Центрального комитета ВЛКСМ С. П. Павловым. Сергей Павлович внимательно выслушал меня, ни разу не прервал мои взволнованные слова. Я выложил всю суть своего обращения. «Хотят объявить строгий выговор? За что? За то, что ты высказал свое истинное мнение? Тут есть что-то непонятное. Мы обратимся в областной комитет партии с просьбой выяснить, в чем дело», — сказал он и тепло попрощался со мной. Комсомол называли помощником партии. Действительно, хоть штаб комсомола находился в Москве, но он не остался безучастным. Через несколько дней бюро Карагандинского областного комитета партии рассмотрело этот вопрос и аннулировало решение Темиртауского горкома. Даже наказало Л. М. Каткова «за неправильное отношение к подбору кадров». Причина того, что мне крупно повезло, заключалась в том, что, во-первых, мои слова дошли до Павлова, во-вторых, первый секретарь обкома Николай Банников недолюбливал Каткова. Говорят, ознакомившись с делом, он вышел из себя: «Что это делается? Мы с таким трудом набираем хороших металлургов, зачем же нам выкидывать одного из них и сажать его на комсомольскую работу? Горком не прав!»
Но история эта оставила в моей памяти глубокую зарубку. Не то чтобы она поколебала во мне веру в справедливость. Но вот задуматься о том, все ли следует принимать на веру, заставила основательно. Позднее не раз приходилось вступать в противоречия, в открытые столкновения с командным стилем, с той казарменной дисциплиной в партии, еще до недавнего времени воспринимавшейся как нечто обыденное и вполне естественное. И труднее всего бывало что-либо доказать или объяснить людям, которые, улавливая хотя бы малейшее, по их представлениям, несогласие с «генеральным курсом», сразу же начинали видеть в этом недопустимую крамолу. Апелляции же к обычному человеческому рассудку чаще всего пресекались непререкаемой фразой: «Я — солдат партии». Ну а солдату, как известно, не дозволено обсуждать недозволенное.
Отсюда начинается