«Моя жизнь. От зависимости к свободе»

Одна из глав сборника воспоминаний П. Е. Шелеста «Да не судимы будете» называется «Утверждение брежневщины». Как известно, этот человек долгое время возглавлял Компартию Украины, был членом Политбюро ЦК КПСС и имел непосредственное отношение к приходу Л. И. Брежнева к власти. Зная всю подноготную той системы, почему он назвал явление того периода брежневщиной? Но как бы ни писали и говорили нынешние писатели и ораторы, как бы ни старались показать только негативные стороны деятельности Л. И. Брежнева, а его самого как немощного, жалкого человека, возглавлять в течение 18 лет одну из двух самых крупных держав мира удается не каждому.
«Я работал с двумя Брежневыми. Здоровым и больным. Это — разные люди», — писал Александр Бовин. Я же мог видеть только одного из этих двух людей — больного Брежнева. Да, мы в душе поддерживали здорового Брежнева, который работал в Казахстане и возглавлял кампанию по освоению целины, затем получил повышение и дошел до члена политбюро, не выдержал сумасбродства волюнтариста Хрущева и участвовал в операции по смещению его с поста, хотя это было очень рискованное дело, в случае провала которого можно было поплатиться головой. Поддерживали его первые энергичные шаги по исправлению многих допущенных его предшественником грубых ошибок. Внедрение пятидневной рабочей недели, установление пенсионного возраста для женщин — 55 лет, для мужчин — 60 лет, назначение зарплаты и пенсий колхозникам — все это хорошо было встречено народом. Следует сказать и о том, что Брежнев непосредственно и эффективно руководил укреплением Вооруженных сил Советского Союза, особенно разработкой и производством стратегических ракет. Мы радовались близким человеческим отношениям Д. А. Кунаева с ним со времен его работы у нас, благодаря чему для Казахстана было сделано много добрых дел. Однако с течением времени курс Брежнева начал меняться в плохую сторону. Достаточно сказать о торможении косыгинских реформ, подавлении с помощью танков Пражского восстания в 1968 году, вводе в 1979 году войск в Афганистан. Получение в мирное время трижды звания Героя Советского Союза, лауреата Ленинской премии в области литературы, сравнявшего его с такими гигантами, как Шолохов, Ауэзов, Леонов, Твардовский, Айтматов, самой высокой награды по общественным наукам — Золотой медали имени Карла Маркса, в конце концов, ордена «Победа», которым награждаются только в военное время, сделало его посмешищем на весь мир. Всех нас угнетало то положение, что с середины семидесятых годов в стране широкое распространение получили коррупция и воровство, стало обычным делом восполнять брешь в бюджете за счет поступлений от реализации алкогольных напитков, доведение общества до крайностей духовного обнищания. Не раз приходилось видеть, как он даже на рабочих совещаниях ограничивался только прочтением написанного текста, не добавляя ничего от себя. К тому же мы знали, что у Брежнева случился инсульт в 1976 году.
Я никогда не бывал на личном приеме у Л. И. Брежнева. Когда в 1980 году я ездил на утверждение в должности секретаря Центрального комитета Компартии Казахстана, меня принимал М. А. Суслов. И все же именно в том году удалось близко встретиться с Леонидом Ильичом. На 60-летний юбилей Казахстана приехали все члены Политбюро ЦК КПСС. Вид генерального секретаря производил удручающее впечатление. Совершенно отсутствующий взгляд, очень тяжелая походка. Когда он ходил, его почти все время поддерживали с двух сторон два дюжих парня.
Запомнились два эпизода. В перерыве торжественного заседания все руководство собралось в боковой от сцены комнате. Было очень жарко и душно, поэтому пили чай, сняв пиджаки. Неожиданно Леонида Ильича пригласили к телефону ВЧ. Когда он вернулся (вели его те же два парня), то громко поделился новостью:
— Польский руководитель Герек настойчиво требует встречи. Но люди Андропова говорят, что этого делать не следует. С ним, наверное, все кончено. Люди Андропова говорят, что там есть хороший парень, Каня.
В Польше тогда происходили сложные события. Там поднимала голову «Солидарность». И суть этого разговора я оценил впоследствии, когда Каня был избран первым секретарем ЦК ПОРП. Вот таким образом решались вопросы, затрагивающие судьбы миллионов людей.
Другой случай произошел во время грандиозного приема, устроенного в фойе театра имени Ауэзова. На нем присутствовало около тысячи человек. Два этажа фойе были заставлены столами. Едва все расселись, как Д. А. Кунаев предложил пространный тост за Леонида Ильича Брежнева — за маршала партии, за маршала армии и так далее. Но как только пригубили и поставили бокалы, «тостуемый» неожиданно поднялся и направился к выходу. Все руководство, естественно, направилось вслед за ним. Брежнев вышел на улицу, подошел к своей машине, и через минуту весь кортеж тронулся. Было совершенно ясно, что он просто забыл, куда и зачем приезжал. Какое чувство может вызывать такой человек, кроме жалости? Разве это не голый король, описанный Андерсеном? Причем его окружение делало вид, что не замечает подобного позора, и такое повторилось позже при Черненко. Я, конечно, запомнил эти моменты. Зачем в таком состоянии находиться на столь высоком посту?
Современный читатель, возможно, не очень хорошо знает имя руководителя правительства при Брежневе Алексея Николаевича Косыгина (годы его председательства — 1964–1980-й). А Косыгин — личность, которую знал и ценил весь мир. В книге Ли Куан Ю «Из третьего мира — в первый» есть такие слова: «Косыгин поразил меня как человек тонкий и многозначительный», что свидетельствует о признании советского премьера крупнейшими политиками мира. С этой точки зрения я бы назвал самым серьезным вредом, который нанесла брежневщина государству и народу, то, что она не дала развернуться в полную силу таланту, ставила преграды прогрессивным шагам виднейшего реформатора и знатока экономики Косыгина. Приступая к обязанностям Председателя Совета Министров, начиная участвовать в заседаниях Правительства СССР, я не раз слышал от коллег из других республик и работников аппарата восхищенные слова о том, как Алексей Николаевич владел хозяйственной ситуацией в стране, высказывал очень дельные, конкретные мнения по любому вопросу повестки дня, резко прерывал таких, которые, взобравшись на трибуну, изрекали пустые разглагольствования. Сейчас многие говорят о том, что если бы начатые Косыгиным реформы были доведены до конца, то история Советского Союза сложилась бы по-другому. Я, конечно, воздержался бы от столь категоричных суждений. Но очевиден тот факт, что

Вместе с тем было ясно, что такие реформаторские шаги Косыгина, как, скажем, предоставление свободы производственным предприятиям, оставление им полученного дохода, выборность директоров, если и не поправили бы коренным образом экономику, то в случае осуществления придали бы динамику экономике, оказавшейся в безвыходном положении, а ресурсы и резервы, имеющиеся в плановой экономике, были бы максимально задействованы, значительно бы возросла конкурентоспособность страны. К сожалению, Брежневу было чуждо такое обновление.
Было время, когда одни на волне перестроечной эйфории, а другие в воодушевлении от гласности стали говорить и писать так, будто о таком ходе истории они знали с самого начала. Лично о себе я не могу сказать, что сразу изучил и познал все стороны плановой экономики. Никто не отрицает, что работа по строительству нового государства, особенно по индустриализации, по восстановлению разрушенного войной народного хозяйства, на протяжении многих лет велась планово, и благодаря этому в стране было сделано очень много. Но невозможно было не увидеть и опасность окончательного отрыва той экономики от нужд и чаяний людей.
Один из примеров извращенной экономики имел место именно у нас. Скажу лишь одно: 95 процентов наших предприятий управлялось из Центра. 95 процентов!.. 53 процента промышленных предприятий республики относились к союзным министерствам, 40 процентов — к союзно­республиканским министерствам. Тут комментарии излишни. Первое дело, которым мне пришлось заниматься после избрания секретарем Центрального комитета, было строительство комплекса экибастузских электростанций. И здесь я четко убедился в несуразности положения, которое встречалось повсюду в стране. Для строительства станций, которые стоили миллионы, быстро находились деньги, а для школ и детских садов, на которые требовались всего тысячи, их не находили. В то время 60 процентов товаров народного потребления поставлялось в Казахстан из других республик. Имея свыше 40 миллионов овец (в одно время мы из кожи лезли, чтобы довести это поголовье до 50 миллионов), казахстанцы везде становились в длинные очереди за мясом. Потому что у нас не предусмотрели строительство мясоперерабатывающих предприятий. Вследствие этого наша баранина в виде туш вагонами отправлялась за пределы Казахстана.
Сложилась иррациональная, абсурдная ситуация. Ежегодно вводились в строй самые различные крупные промышленные объекты, осваивались огромные финансовые средства, неплохим был и уровень заработной платы, но тем не менее повсюду господствовал бесконечный дефицит. Люди привыкли к тому, что хорошие товары можно приобрести только по блату, через полезные связи и знакомства. Удовлетворенный спрос на товары для населения составлял лишь пятую часть годового товарооборота, то есть не дотягивал даже до четверти.
Мировая коньюнктура в семидесятых годах прошлого века была весьма выгодной для Советского Союза. После арабо­израильской войны 1973 года по решению мусульманских стран, экспортирующих нефть, были резко ограничены производство и экспорт данной продукции. На мировом рынке тут же взлетела цена на нефть. За баррель нефти надо было платить 34 доллара вместо 13 до этого. А основным источником экспорта Советского Союза являлась нефть. Только за счет экспорта нефти страна ежегодно получала примерно 16 миллиардов долларов. Конкретная покупательская способность того доллара, конечно, совсем другая. В то время наши магазины заваливали импортными товарами. Да, сибирская нефть текла в Европу, а обратно потекли потоки нефтедолларов. Благосостояние народа заметно повысилось. Возможность покупать на нефтедоллары большие объемы товаров народного потребления в свою очередь создавала иллюзию, что проводится значительная работа по повышению благосостояния людей. Но к началу восьмидесятых годов положение круто изменилось. Стоило Саудовской Аравии за короткий срок добиться увеличения в три раза производства нефти, как цена барреля упала до 10 долларов. Это сразу, как говорится, посадило Советский Союз на мель и в финансовом, и в бюджетном плане. Экономика, привыкшая бездумно поглощать нефтедоллары, оказалась на боку, ибо руководством страны ничего не было сделано по перестройке хозяйственных механизмов. Это — один из исторических уроков, который должны усвоить все страны. Вот почему
Поскольку покупать готовую продукцию было легче, чем делать капитальные вложения в производство собственной продукции, в стране затормозился научно-технический прогресс. В результате ведения хозяйства, ориентированного только на продажу сырья, а также политики «холодной войны», которая вынуждала тратить средства на военно-промышленный комплекс наравне с США, страна вконец была доведена, как говорят, до ручки. И вообще, конкуренция в гонке вооружений — одна из основных причин крушения Советского Союза. Когда говорят, что на распад СССР повлияли внешние факторы, мы имеем в виду и это. Рональд Рейган, придумавший в свое время понятие «империя зла», в своих воспоминаниях открыто писал: «Для меня было ясно, что если там не произойдет каких-то изменений, то коммунизм рухнет под собственной тяжестью, и я думал о том, как мы, как страна, можем использовать эти трещины в советской системе, чтобы ускорить процесс ее крушения». На этом пути гонка вооружений стала главным орудием Запада. Страны НАТО в условиях «холодной войны» постоянно увеличивали вооружение, а Советский Союз, стремясь добиться стратегического паритета, огромные средства направлял на создание оружия, усиление армии. Разница была лишь в том, что у них для этой задачи хватало небольшой доли бюджета, у нас же военные расходы, образно говоря, переламывали хребет всего бюджета. Если конкретно, то СССР на оборонные нужды расходовал 20 процентов внутреннего валового продукта, а США — шесть процентов. В целях безопасности страны укрепление вооруженных сил, конечно, дело правильное. Но к такой конкуренции каждая страна должна приступать с учетом своего потенциала. У значительно богатых стран финансов легко хватало и на внутренние дела. Мы же добились вооруженного паритета за счет обнищания своего народа. Разумеется, в условиях войны ни на что не смотришь, а в мирное время вопросы конфликтного характера следовало бы решать мирным путем.
Достижения в военных технологиях, выросшие до очень высокого уровня, абсолютно не применялись на гражданских предприятиях. В результате страна, имеющая технику, позволяющую метко сбивать высокоскоростные самолеты (еще в шестидесятых годах наши силы ПВО сбили самолет­шпион американца Пауэрса на 10-километровой высоте), совсем не научилась выпускать с должным качеством элементарные товары народного потребления. О чем можно говорить, если страна, способная состыковывать космические корабли на орбите, не могла додуматься устанавливать кондиционеры в производимых ею автомобилях? За счет бюджета удовлетворялась любая прихоть военно-промышленного комплекса. Это была своего рода экономика внутри экономики. Но истинное состояние военной отрасли, содержавшейся на таких колоссальных тратах, ярко проявилось в тот момент, когда средь бела дня на Красной площади приземлился спортивный самолет, управляемый молодым любителем с Запада по фамилии Руст. Нельзя сказать, что военно-воздушные силы пожалели этот самолет и этого летчика — они попросту не смогли его сбить. В таких условиях непомерно раздутый управленческий аппарат, естественно, лег на экономику дополнительным тяжким бременем. К 1985 году в СССР численность начальников всех уровней достигла 18 миллионов человек. Получается: один начальник на шесть-семь работающих. На их зарплату, содержание аппарата ежегодно тратилось 10 процентов бюджета. Да и ряды членов компартии чрезмерно возросли, достигнув 19 миллионов. Само собой понятно, что с увеличением членов партии растет и партийный аппарат. Мне запомнились слова одного из московских товарищей о том, что численность ответработников в аппарате Центрального комитета КПСС достигла 1 500 человек.
Не надо было быть ясновидцем, чтобы почувствовать приближающуюся агонию советской экономики. Бывая в любом магазине, нельзя было не думать об аномальности положения, сложившегося в государстве, обладающем такими природными богатствами, такими землями и потенциалом. Именно тогда мы вступили в неприглядную пору, которую позже назвали застоем.
В 1977 году была принята новая Конституция СССР. Ее превозносили как Конституцию развитого социализма. А на самом деле социалистическая система, Советский Союз, считавшийся ее лидером, уже лишились своего развивающегося характера. В 70–80-е годы бюджет страны оставался затратным. В этот период динамика роста национального дохода снизилась до двух-трех процентов, тогда как в предыдущие десятилетия обеспечивался его ежегодный 6–7-процентный рост. В новой Конституции эта реалия не учитывалась. Наоборот, Основной закон страны закрепил, задокументировал закоренелую внутреннюю и внешнюю политику брежневской системы, узаконил строгий идеологический контроль партии над всем обществом, еще дальше отодвинул, завуалировал без того обострившийся национальный вопрос. В те годы сельское хозяйство работало в основном в затратном формате. Завоз продуктов питания из-за рубежа стал обычным делом. В 80-е годы Советский Союз ежегодно закупал в среднем 30 миллионов тонн пшеницы. Это ли не позор? А ведь мы знали, что до революции Россия продавала Европе мясо, пшеницу. В годы независимости мы доказали, что можем экспортировать и зерно, и мясо. К тому же в результате своей бесхозяйственности на виду у всего человечества стали терять Аральское море, а под видом его спасения пытались повернуть сибирские реки в Казахстан, в республики Средней Азии.
Нельзя сказать, что совсем не рассматривались пути выхода из стагнационного тупика. Рассматривались. Этот вопрос обсуждался и на самом верху. В 1979 году, когда я был избран секретарем Центрального комитета, мне стало известно, что в Москве готовится аналитический доклад об экономическом положении в стране. Руководил этой работой заместитель председателя союзного Совета Министров академик В.А.Кириллин. Сведущие люди сообщали, что в докладе открыто говорилось о тяжелом состоянии советской экономики, об отставании в использовании передовых технологий, о невозможности решения обостряющихся с каждым днем финансово­экономических проблем без коренных изменений, структурных реформ. Однако этот доклад вызвал гнев у членов политбюро. Вскоре Кириллина освободили от должности, а доклад, подготовленный под его руководством, оказался за семью секретными замками. А ведь этот документ был подготовлен по поручению Косыгина. В конце концов Алексей Николаевич не выдержал этого удара. Вскоре он получил инфаркт, в 1980 году был снят с работы и в конце того года скончался от болезни сердца. Пришедший на это место Николай Тихонов больше заботился о личном спокойствии. Все вернулось на круги своя. После смерти Брежнева генеральным секретарем был избран Андропов, и в первое время мы на многое смотрели с надеждой. Помнится, его статья «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР» произвела встряску в сознании граждан. Кстати, о встряске, уже в первый год правления Андропова во многих отраслях был замечен определенный подъем. В качестве доказательства достаточно сказать о том, что в 1983 году объем промышленной продукции по сравнению с предыдущим годом возрос на 4%, национального дохода — на 3,1%. В целом Андропов явился крупным интеллектуалом, каких давно не было видно среди руководителей СССР. В мемуарах Александра Бовина и Евгения Чазова приведено немало примеров, иллюстрирующих широкую эрудицию этого человека. Но, к сожалению, его дни были сочтены. У руля страны он пробыл один год и три месяца, причем шесть-семь месяцев из этого короткого срока провел на больничной койке. В начале 1984 года он умер после тяжелой болезни. Занявший его место Черненко оказался еще более болезненным человеком. Но самое прискорбное было в том, что, даже обладая богатырским здоровьем, он бы не смог управлять этой гигантской страной.
Кстати, в силу своих должностных постов я в разные годы участвовал в церемониях похорон в Москве, у Кремлевской стены: Брежнева — в 1982 году, Андропова — в 1984 году и Черненко — в 1985 году. Тогда по лицам и в глазах членов делегаций из многих стран мира приходилось видеть не сострадание по поводу трагедии страны, а жалость, сочувствие государству, которое каждый год занималось похоронами дряхлых руководителей. За каких-то три года уход из жизни друг за другом трех генеральных секретарей воспринимался как предупреждение о ближайшем уходе с исторической сцены самого Советского Союза. Евгений Чазов в своей книге «Здоровье и власть» писал о том, что после избрания Черненко генеральным секретарем врачи 4‑го Главного управления, ответственные за здоровье кремлевских деятелей, говорили: «Мы вступили в период трех «П» — пятилетку пышных похорон». Эти слова, конечно, не объяснить только цинизмом, присущим представителям врачебной профессии.