«Моя жизнь. От зависимости к свободе»

«Непонятно, почему на Украине в школах должны изучать украинский язык?», «Севастополь испокон веков русский город. Почему и зачем там имеются вывески и витрины на украинском языке?»
Эти слова взяты из книги мемуаров «Да не судимы будете» Петра Шелеста, видного государственного деятеля, первого секретаря ЦК Коммунистической партии Украины с 1963 по 1972 год, члена Политбюро ЦК КПСС.
Как вы думаете, кто бы это мог сказать? Из чьих уст могут прозвучать такие слова? Из уст Солженицына? Жириновского? Или еще какого-нибудь недалекого человека, страдающего великодержавным шовинизмом? Из чьих? Не утруждайтесь, вы все равно не угадаете. Потому что это сказал Алексей Николаевич Косыгин. Да, тот самый Косыгин, который еще в 1939 году был союзным наркомом (министром), много лет (1964–1980) возглавлял Правительство СССР, особо выдающийся государственный деятель, сумевший провести сложные экономические реформы в один из самых тяжелых периодов. Сказано ли это в частной неформальной беседе, в порядке обмена мнениями? Нет. Это прозвучало в его речи на заседании Политбюро ЦК КПСС 30 марта 1972 года, на котором обсуждались проблемы враждебной пропаганды и ее влияния, обострения классовой и идеологической борьбы. С докладом выступил председатель Комитета государственной безопасности Ю. В. Андропов, и по этой повестке дня высказались все члены политбюро. Таковы были слова главы правительства страны, произнесенные спустя почти десять лет после свержения волюнтариста и шапкозакидателя Хрущева, который бесцеремонно заявлял: «Каждый, кто идет к коммунизму, должен говорить по-русски».
Вот из какого общества мы вышли.
Абдурахман Авторханов — известный советолог, диссидент и даже коллаборационист. От него крайне трудно было ждать позитивных отзывов о советском периоде. Однако тот знаменитый А. Авторханов в своей книге «Империя Кремля» писал, что «при власти Советов среди союзных республик первыми боролись за язык казахи». Одним из требований молодежи, вышедшей на главную площадь Алматы в 1986 году, было увеличение количества школ и вузов с преподаванием на казахском языке. 
Передовые представители национальной интеллигенции, особенно после перегибов в годы освоения целины, забили тревогу, отчетливо осознав угрозу исчезновения казахского языка. Редко какой народ на планете был вынужден, подобно казахам, в течение одного века пользоваться тремя разными видами письменности. Сказать, что советский тоталитаризм, заменив использовавшийся веками арабский алфавит сначала на латиницу, а затем на кириллицу, довел тюркские народы и страны до состояния, когда один не может прочитать то, что написал другой, — значит сказать лишь об одной стороне проблемы. В результате казахи в разных уголках света перестали читать друг друга и сегодня вынуждены использовать три разные письменности: казахи бывшего Советского Союза и Монголии — кириллицу, казахи в Китае — арабский алфавит, а казахи в Европе — латиницу.
Главное богатство казахского народа и самое заветное сокровище — это родной язык. Основной скрепой культурной целостности казахов как нации является их удивительный язык. Для казаха нет ничего дороже на свете, чем его огненный и игривый родной язык, который в споре сверкает как алмазное лезвие, в чувствах парит как орел, в мыслях плавится как свинец, в любой жизненной ситуации — и щит, и меч, и древний, и вечно молодой.
Во времена Советского Союза были периоды, когда на своей же земле наша численность едва составляла треть всего населения. Но даже в такой ситуации подавляющее большинство казахов не утратило дух преданности своей нации. Почему? Потому что народ верил в силу своего родного языка и по праву гордился своими предками, сумевшими создать такой язык.
Что поделать, в советские времена эта главная ценность казахов тоже с лихвой претерпела всяких невзгод.
Одной из особенностей Казахстана 80-х годов прошлого века было то, что это была единственная республика, коренное население которой не могло составлять большинство населения. Таковы тяжелые последствия разорительной политики в отношении казахского народа с его и без того скорбной многострадальной историей, который терпеливо переносил и жестокий гнет тоталитарного режима, и пренебрежение его вождей, и его унизительную дискриминацию. Поверит ли сегодняшний читатель, что в столице Казахстана — городе Алматы была в то время только одна казахская школа (№ 12) и, словно в довесок, всего одна школа­интернат — в основном для детей чабанов? В это нелегко поверить. На самом деле так и было. Казахский язык был вытеснен почти из всех государственных учреждений и превращен в семейно­бытовой язык, используемый лишь внутри дома, на кухне. Каждый третий казах не знал или очень плохо знал свой родной язык. Дошло до того, что дед с внуком не могли говорить на одном языке. А это показывало однозначно катастрофическую тенденцию: молодое поколение стало отчуждаться от своей исконной национальной принадлежности, начала разрываться преемственность духовных традиций, над некогда полнокровной культурой народа нависла угроза искоренения.
Наша борьба за возрождение родного языка началась еще до обретения независимости. Когда повеял апрельский ветер перестройки, каждый народ в Советском Союзе включился в дело защиты своего родного языка. Всего через пять дней после избрания руководителем республики, 27 июня 1989 года, на встрече с представителями творческой и научной интеллигенции одним из поднятых мной вопросов была судьба языка. В своем выступлении я сказал: «Система замалчивания и подавления национальных интересов в застойное безвременье, ультимативно­утвердительные лозунги о полной гармонии взаимоотношений загоняли раньше вглубь беспокойство людей за свою национальную культуру и особенно за язык. Это чувство в условиях демократизации нашего общества получило дополнительный импульс. И все мы с вами свидетели этого общественного подъема, противодействия прежней практике превращения нас, как говорится в известной русской пословице, «в Иванов, не помнящих родства», в манкуртов без отечества и исторической памяти. Но нельзя также не видеть и то, что осознанная опасность потери своей культуры и языка, национального облика своего народа нередко бросает людей в другую крайность — умышленное или несознательное противопоставление себя другим нациям. И обычно в такую крайность впадают люди с бедным духовным миром. Чем быстрее удастся избавиться от этой болезни «левизны», тем больше выиграет процесс гуманизации отношений в нашем обществе».
Какие же конкретные ситуации беспокоили меня, как руководителя республики и как человека, почитающего свой родной язык?
Пространство общественного применения казахского языка сужалось. Этот процесс нужно было остановить, потому что даже маленькому ребенку известно, что у языка, необходимость в котором становится все меньше и меньше, нет будущего. По информации, предоставленной нам учеными­лингвистами при подготовке той встречи, казахский язык активно действовал лишь в 10 сферах общественной жизни. Принижение и вытеснение языка — самая оскорбительная форма неуважения к нации, исторически и территориально давшей название республике.
Увы, в те годы выискались и такие, которые не постеснялись утверждать во всеуслышание, что школы с национальным языком обучения якобы наносят вред самим этим национальностям, и при этом пытались подвести под это «теоретическую базу», опираясь на труды Ленина. Подобное зазвучало и 11 апреля 1987 года на республиканском идеологическом совещании. Тогда слово для выступления неожиданно попросил наш крупнейший правовед, академик Салык Зиманов, который, поднявшись на трибуну, доказал на неопровержимых фактах и свидетельствах, что Ленин никогда не был против ни национальных школ, ни обучения в них родному языку. Ученый детально разъяснил, что те широко цитируемые слова Ленина оказались вырванными из контекста, что та его статья была написана еще до революции, в 1913–1914 годах, и была направлена против лозунгов бундовцев (представителей Еврейской социалистической партии, которые, находясь в составе РСДРП, много полемизировали с большевиками по национальному вопросу) о «национально-культурной автономии», а потому те слова Ленина не имеют никакого отношения ни к советской школе, ни к языковой политике большевиков советского периода. Помню и то, как Салык Зиманович, что называется, без ножа зарезал секретаря Центрального комитета Закаша Камалиденова, отвечавшего за идеологию в республике и ответственного за организацию и проведение того республиканского совещания. Делая вид, что выгораживает его, академик сказал: «Невозможно, чтобы вы не знали всего этого, вы все это знаете. Вы просто доверились написанному аппаратчиками, вас заставил краснеть от стыда ваш аппарат».
Г. Колбин, возглавлявший республику до меня, как только поднимался вопрос о казахском языке, заученно повторял, что есть синхронный перевод, и им надо пользоваться. А на деле наши попытки обеспечить синхронный перевод на крупных политических и общественных мероприятиях оказывались тщетными: поскольку казахи знали русский язык, они не слушали перевод, а другие не слушали, потому что не испытывали особой необходимости приобщаться к казахскому языку. Попутно отмечу, что только два зала в Алматы (зал Пленума ЦК и зал заседаний Верховного Совета) имели необходимое техническое оборудование для синхронного перевода, а в других местах такой возможности не было. То было время, когда в областях и районах само словосочетание «синхронный перевод» слышали впервые.
Кто в этом виноват? В этом виновата не только бездумная и бесчувственная политика периода застоя и предшествовавших лет, но и сама казахскоязычная общественность. Мы не стремились действенно приобщить русскоязычное население к казахской культуре и народным традициям. И айтыс проходит, и Наурыз празднуется, а русскоязычная община остается в стороне, будто мероприятия на казахском языке проводятся только для казахов. Поэтому, как выяснилось впоследствии, стоит ли удивляться позору дежурного обкома партии, вызвавшего милицию при виде толпы казахов, выходящих из Дворца целинников в Целинограде после окончания популярнейшей юмористической программы «Тамаша»?!
Масштаб применения казахского языка в обучении подрастающего поколения также оставался незначительным. Не секрет и то, что многие выпускники казахских общеобразовательных школ испытывали трудности из-за того, что не владели русским языком в достаточной степени.
Многие вопросы упираются в нас самих, в казахов. В те времена многие казахи не владели родным языком. Но если ты сам не говоришь на этом языке, то как ты потребуешь этого от других? Иное дело, если ты приехал из других краев, вырос там, где нет казахского языка. Кстати, на этот счет мне вспоминается один случай. Аман Тулеев, более двадцати лет возглавлявший Кемеровскую область России, является нашим собратом, казахом по крови. Его предки — из Мангистау. Он, можно сказать, всю жизнь жил и работал в России. Есть ли основания упрекать его за что-то? Тем не менее, когда он выступал на первом Всемирном курултае казахов, я нарочно сделал ему замечание: «Аман, да что же это такое? Когда выучишь казахский?» На что он ответил: «Согласен, стыдно не знать родного языка, Нурсултан Абишевич! Обещаю исправиться! Только учительницу прикрепите ко мне молодую и симпатичную». Аман Тулеев за словом в карман не полез и оказался находчив в разговоре. Позднее он описал этот случай в своей автобиографической книге-интервью «С моих слов записано верно». Все верно, но все же как к каждому не говорящему по-казахски приставить учительницу, молодую и симпатичную?..
Язык жив, пока им пользуются, нация жива, пока у нее есть совершенный язык, который активно используется в общественных отношениях. Это — аксиома, подтверждаемая всей человеческой историей. Но тогда каков наш язык? И тогда какова наша нация? Вот где проблема!
При Колбине постоянно поднимался вопрос о статусе государственного языка. Большинство членов бюро Центрального комитета склонялось к утверждению государственного казахско-русского двуязычия. Было досадно, что среди желающих придать статус государственного обоим языкам нашлись даже ученые-лингвисты. Понятно, почему эту позицию рьяно поддерживали нигилисты, не знающие родного языка и не желающие его учить. Их ряды также были довольно многочисленны. В той ситуации мы получили мощную поддержку со стороны национальной интеллигенции. Хочу отметить, что я был особенно впечатлен гражданским мужеством и научной убежденностью директора Института языкознания, академика Абдуали Кайдарова. Он твердо стоял на той позиции, что государственным языком в Казахстане должен быть только один язык — казахский. Даже когда его дважды вызывали к Колбину, он не поддался нажиму, основываясь на своих железных аргументах. Заведующий идеологическим отделом Центрального комитета Мырзатай Жолдасбеков, ссылаясь на доводы академика и опираясь на все больше растущий перевес в общественном мнении, всячески пытался предотвратить принятие решения бюро о двух государственных языках.
Тем временем Колбин был отозван в Москву, и у нас появились новые возможности. Мы начали доказывать неэффективность нормы о двух государственных языках. На первом же заседании бюро я высказал мысль о том, что в этом случае все граждане должны будут знать оба языка, а это сегодня не представляется возможным, и последствия могут привести к напряженности и конфликтам. Многие члены бюро сразу крепко задумались… Затем мы, осторожно пропагандируя эту позицию через средства массовой информации, содействовали формированию солидарного общественного мнения. Был разработан проект закона о языках. Были рассмотрены различные альтернативные проекты. После многочисленных опросов общественного мнения и долгих дебатов мы пришли к выводу, что казахский язык должен быть единственным государственным языком, с важным условием, что наряду с государственным языком русский язык официально будет использоваться в органах государственной власти и местного самоуправления. На тот момент это было самым оптимальным решением проблемы. Кроме того, был прописан запрет на дискриминацию граждан за незнание того или иного языка. Главным критерием, заложенным в новый законопроект, была глубокая мысль о том, что реальное благополучие нации, чье имя носит республика, не может быть достигнуто за счет ограничения прав и свобод лиц других национальностей. Широкая общественность справедливо признала, что подлинной защитой языка коренной нации является конструктивная мера — правовое закрепление за ним государственного статуса. Наряду с этим шагом тем же законом было гарантировано свободное развитие всех языков. При этом русский язык сохранил за собой роль мощного интеллектуального потенциала каждого народа, каждого человека. Было сказано, что русский язык — неотъемлемая часть нашего культурного наследия, он останется мощным инструментом освоения огромных пластов мировых знаний. Как было сказано выше, в год провозглашения независимости доля русских, русскоязычных граждан в населении страны составляла более 60%. Как не учесть этого?
Следующая и конечная задача — принять закон.
Безусловно, главной целью будущего закона было возвести казахский язык на подобающий ему пьедестал в жизни страны. Сделать его единственным государственным языком.
Однако… в эту пору всевластие партии уже покатилось вниз по наклонной. Прежнее время, когда просто давалось указание Верховному Совету, ушло безвозвратно. Мы могли добиться результатов только путем объяснения, разъяснения, пропаганды. Ни один язык нельзя сделать государственным только декретом. Суть задачи заключалась в оказании всесторонней финансовой, организационной, научно-методической помощи для становления казахского языка как государственного, а это требует многолетнего упорного труда.
В первую очередь государственный статус казахского языка нужен самим казахам. Они не виноваты в том, что многие из них плохо знали родной язык или не знали его вовсе из-за того, что в прошлом намеренно сокращалась потребность в нем. Введение второго государственного языка ограничило бы казахский язык и углубило бы его фактическое неравенство, что было бы исторической несправедливостью по отношению к казахам. Несомненно, это свидетельствовало бы и о нашем бессилии в устранении последствий прежней имперской политики.
Есть и другая проблема: тот факт, что казахский язык не будет являться основным языком страны, поставит казахов в унизительное положение в глазах соседних народов стран Центральной Азии. Это станет постоянным фактором дестабилизации, позволяющим использовать его пронационалистическим группам. Примечательно то, что мы пришли к всеобщему пониманию: государственный статус казахского языка заключается не в том, чтобы сузить сферу применения русского языка, а в том, чтобы предотвратить исчезновение казахского языка и поднять его до уровня русского языка в Казахстане. В ходе языковых дискуссий не остался без внимания и тот важный факт, что у русского языка имеется могучая и вечная колыбель в лице соседней России, и в таком случае неразумно говорить об угрозе этому великому языку. А вот угроза казахскому языку была огромной. Ахмет Байтурсынов, в свое время предсказавший эту опасность, недаром изрек: «Без родной речи и сам народ исчезнет».

Мы помним времена, когда думали, что если следующее поколение в этой бескрайней степи не будет говорить на родном языке, который берет за душу и может растопить ваше сердце, то и стремиться в будущее будет бессмысленно. К счастью, теперь эта угроза отведена. Все благоразумные люди поняли, что нет большего сокровища, чем язык, и нет большей святыни, чем язык.
Конкретная работа началась с создания общества под названием «Ана тілі». Первое учредительное собрание состоялось в Казахском государственном академическом театре драмы имени М. Ауэзова. Участие в нем первого руководителя республики ясно показало, насколько серьезное внимание мы уделяем языковому вопросу. Когда мы давали согласие (тогда все вопросы предварительно обговаривались в Центральном комитете) на то, что общество будет называться «Ана тілі» («Родной язык»), мы руководствовались идеей создания организации, которая способствовала бы сохранению и развитию родных языков всех национальностей Казахстана. Но демократия, прорывавшаяся во все сферы жизни, сделала свое дело и на этот раз. Уже с послеобеденного заседания разговор пошел о названии общества как «Қазақ тілі» и о превращении его в организацию, объединяющую людей всех национальностей, заинтересованных в развитии казахского языка. Это предложение было горячо поддержано собравшимися. Все больше и больше людей пытались добраться до микрофона. Стали звучать и резкие, экзальтированные высказывания. Я не вмешивался в дискуссию, а только конспектировал выступления. Один молодой человек из Актобе (насколько помню, это был врач по специальности) выступал очень эмоционально и в конце перешел на крик. Вот только тогда я взял микрофон и сказал: «Ты прав… Если бы на твоем месте в зале сидел я, то я бы кричал громче тебя…» Люди, переполнявшие театр, замолкли. Именно в этот момент делегаты собрания с особой остротой прониклись пониманием того, насколько хрупка и уязвима языковая проблематика в Казахстане, насколько глубоко она тревожит нового руководителя республики, как сына этого народа, и поверили в его способность все же развязать этот тугой запутанный узел.
Приведу еще один эпизод из истории лингвистических дебатов.
На заседании Верховного Совета рассматривались статьи закона о языке, касающиеся статуса государственного языка. Это было время, когда число выступающих с аргументами о том, что мы должны сохранять равноправие обоих языков, развивать их в одинаковой мере и сохранять спокойствие в стране, начало увеличиваться. Приближалось время голосования. Тогда слово было предоставлено писателю Абишу Кекилбаеву. Абиш тогда еще не был депутатом. Писатель был приглашен на сессию. Согласно регламенту, во время обсуждения законопроектов могут выступать только депутаты. Я жестом дал понять академику Килыбаю Медеубекову, который вел заседание, что выступление Абиша Кекилбаева весьма уместно. Слово было предоставлено Абишу. Не успела аудитория удивиться такому ходу, как писатель-оратор, искусно владеющий художественным словом, начал свою пламенную речь, которая была сколь логичной, столь и эмоциональной. В ходе своего выступления он обратился к депутатам других национальностей, сидящим в зале, и сказал: «В те сложные времена, когда мы уступали вам самое почетное место, потеснившись в своем доме, стелили перед вами свои скудные скатерти и делились куском хлеба, разве мы думали о том, что, однажды став демократической страной, мы будем слезно просить вашего разрешения на то, чтобы в своем доме говорить на своем родном языке?!» Трудно было не растрогаться такими словами, не согласиться с такой логикой. Я дал понять, что необходимо срочно сделать перерыв.
Депутаты, выступавшие после перерыва, заговорили по-новому. Многие стали поддерживать идею о том, что государственным языком должен быть один язык — казахский. После голосования по спорной статье было решено, что государственным языком будет только казахский. Позже это определение было внесено в Конституцию 1993 года. В итоге большинство депутатов поддержало следующее конституционное положение: «В Республике Казахстан государственным языком является казахский язык. Русский язык является языком межнационального общения. Государство гарантирует сохранение сферы применения языка межнационального общения и других языков, заботится об их свободном развитии». Позже в Конституции 1995 года этот вопрос был решен иначе. Большим и бесспорным достижением новой Конституции явилось полное и гармоничное удовлетворение многообразия национальных интересов в языковом вопросе. В Основном законе сказано: «В Республике Казахстан государственным является казахский язык. В государственных организациях и органах местного самоуправления наравне с казахским официально употребляется русский язык. Государство заботится о создании условий для изучения и развития языков народа Казахстана». Вместе с тем русский язык, де-факто имеющий широкое распространение, перестал называться «языком межнационального общения», что не имело никакого юридического содержания, и получил конституционные гарантии функционирования наряду с государственным языком.
Однако языковых споров по-прежнему было много. Например, был введен график перевода делопроизводства на казахский язык, который в свое время приняли без всесторонней проработки. Согласно графику, утвержденному в период перестройки, переход на казахский язык, не говоря уже о южных областях, в некоторых северных районах должен был состояться… в середине 90-х годов. И нашлись бюрократы, которые, рьяно взявшись за дело, показали, что они не прочь оказывать давление на тех, кто не владеет казахским языком. Преждевременные, непродуманные решения по ведению делопроизводства на казахском языке имели ряд негативных последствий и в определенной степени вызвали общественное напряжение. Но вместе мы нашли оптимальный путь к тому, чтобы статус казахского языка как государственного не отстранял от общественно-политической жизни значительную часть населения республики. По предложениям, поступившим относительно проекта Конституции 1993 года, был поддержан принцип запрета на ограничения прав и свобод граждан по причине незнания государственного языка. Таким образом, была сведена на нет обеспокоенность определенной части населения страны за свое будущее и будущее своих детей. Возобладала ее уверенность в завтрашнем дне, что создало благоприятную среду для воспитания в гражданах чувства казахстанского патриотизма.
Да, язык — это политика. Всегда следует иметь в виду, что любое действие в политике неизбежно вызовет противодействие. А в то непростое время на проходивших в отдельных местностях собраниях в качестве «контрмер» даже выдвигались требования отменить принятый закон о языках. Помню, как на республиканском совещании глав администраций и председателей местных советов 11–12 ноября 1992 года я особо предостерег о недопустимости подобных эксцессов: «Языковая проблема ни в коем случае не должна быть объектом дешевого популизма, демагогических спекуляций. Неужели кто-то думает, что, отменив уже принятый закон, мы сможем надеяться на спокойствие в Казахстане? Неужели непредвзятому человеку непонятно, что положение казахского языка сегодня близко к критическому? Язык многих поколений предков нашей общей родины не должен умереть. Разве кто-то хочет стать немым по собственной воле?» Действительно, пересмотр действующего закона был бы равносилен оскорблению казахского народа в глазах народов, добившихся независимости одновременно с нами. В итоге все сошлись во мнении, что наша языковая политика должна создавать необходимые условия для развития казахского, русского и других языков.
Общество «Қазақ тілі» со дня своего основания организовало движение за коренное изменение отношения к языку, раскрепостило и придало уверенности нашему народу в его стремлении воспитывать и обучать детей на родном языке. Тираж открытой по инициативе общества газеты «Ана тілі» за несколько первых лет превысил 100 тысяч экземпляров. Давайте посмотрим на конкретные примеры позитивного прорыва в первые годы. По сравнению с 1990 годом на конец 1992 года количество дошкольных учреждений с казахским языком воспитания и обучения увеличилось на 291, количество смешанных детских садов увеличилось на 364, были открыты 292 новые казахские школы. Если в 1990 году порог казахской школы перешагнули 105 тысяч детей, то в 1992 учебном году в такие школы пошли 145 тысяч детей. За три года этот показатель вырос в полтора раза! В целом за первые шесть лет независимости доля детей, обучающихся в школах страны на казахском языке, увеличилась до 60%. Это было поистине неоспоримым свидетельством начала переломного момента в истории страны и укрепления веры нашего народа в будущее.
Делопроизводство в государственных органах в основном было переведено на казахский язык. На заре независимости общее количество учащихся в казахских школах составляло всего 32%. Сегодня более двух миллионов детей, или 65% учащихся, обучаются на казахском языке. Вырос престиж и увеличился тираж газет и журналов на казахском языке. Например, тираж газеты «Егемен Қазақстан» превысил 200 тысяч экземпляров. Она стала настоящей народной газетой. Более 80% книг в стране издается на казахском языке. На казахский язык переводятся самые передовые образцы мировой мысли, жемчужины мировой литературы. С 2010 года телеканал «Qazaqstan» полностью вещает на государственном языке. Открыты специализированные телеканалы «Балапан» и «Абай».
Вскоре после обретения независимости наши братья в Центральной Азии — узбеки и туркмены, у которых с нами общая история и родственные языки, решили перевести свою письменность на латинизированный алфавит. В течение следующих 30 лет принятый в тех республиках алфавит менялся несколько раз. Сам этот факт указывает на то, что обновление письменности является сложной задачей.
Но сложная не означает невыполнимая. В переходе на латиницу есть глубокая логика. Это связано с современной технологической средой и коммуникациями, а также с особенностями научно­образовательного процесса XXI века. Наши дети, изучая английский язык в школе, заодно изучают и латиницу. А это значит, для юного поколения не составит труда перейти на латиницу. Это решение мы и приняли в первую очередь ради наших будущих поколений.
Разработка казахского алфавита на латинской основе — непростая задача. Понятно, что обсуждалось много разных вариантов, относительно которых нелегко принять окончательное решение. В таком деле не стоит торопиться, однако и откладывать его в долгий ящик не нужно, поскольку оно отвечает долгосрочным интересам нации. Надо семь раз отмерить и один раз отрезать, чтобы максимально усовершенствовать необходимый и подходящий для будущего алфавит.
Есть и другие проблемы, связанные с возрождением нашего языка. Не выдерживает критики преподавание казахского языка в русскоязычных школах. Поэтому неудивительно, что ребенок, десять лет изучавший казахский язык как школьную дисциплину, не может свободно говорить по-казахски. Дело не только в низком качестве преподавания в этих школах, не в большом количестве людей, игнорирующих государственную систему обучения казахскому языку. Главная загвоздка в другом: мы забываем, что дело расширения пространства казахского языка должны начинать сами казахи. Я как-то сказал: «Пусть казах с казахом говорит по-казахски». Уважение казахов к родному языку повысит и уважение к государственному языку всех наших соотечественников.
Задача сегодняшнего и будущих поколений — сберечь и достойно нести с собой это главное богатство, доставшееся нам от наших предков. Если мы сможем сделать поистине долговечной государственную независимость Казахстана, то и судьба казахского языка тоже будет долговечной. Если же само государство не будет полноценным и зрелым, то и его государственный язык не сможет занять подобающее ему место. Языковая проблема — дело времени. Можно не сомневаться, что по мере перехода количества в качество все будет постепенно налаживаться. Я совершенно убежден, что так и будет.