«Моя жизнь. От зависимости к свободе»

Когда забрезжил рассвет независимости, Казахстан оказался в трясине неуправляемого и неумолимого системного кризиса (автоссылка). Всё внезапно обрушилось. Изменились и экономические связи, и привычный образ жизни, и человеческие нравы. Народное хозяйство просело настолько, что объем экономики снизился до 55 процентов. Поскольку продукцию сбывать было некуда, почти все предприятия остановили свою работу. В 1991 году нашей стране досталась малая толика экономики, которая дышала на ладан, но и это надо было принять в наследство, освоить и осмыслить, потому что раньше рес­публика не управляла основной частью своего потенциала. Следует учесть, что бывшие союзные республики на протяжении 70 лет занимались только исполнением команд свыше и спускавшихся сверху обязательств, а это нисколько не способствовало формированию традиции самостоятельного мышления кадров. Словом, в начале 90‑х годов мы стояли на краю глубокой пропасти.
Делали все, чтобы выжить в этих условиях.
С чего мы начали, чем мы располагали в начале пути, какие конкретные возможности имели в ту пору?
Социально­экономическая и политическая ситуация действительно была шаткой. Возможности Казахстана так оценивались извне: страна со слабой экономикой, пустой казной, политической системой детского уровня, с сильным военным потенциалом, унаследованным с советских времен. Мир вообще не замечал нас, мировое сообщество тревожило лишь ядерное оружие Казахстана.
Разрыв финансовых связей и кооперации между бывшими союзными республиками еще более усугубил экономическое положение. Конечно, это имело прямое влияние на жизнь простых людей. Причина дефицита денежной массы упиралась в Государственный банк России, потому что все финансовые ресурсы выделялись из Москвы. Я неоднократно просил москвичей, чтобы они выделяли хотя бы половину положенного объема наличных денег. В ответ звучало лишь сухое обещание. Наши просьбы оставались без внимания. А деньги, поступавшие с задержкой, совершенно обесценивались, пока доходили до населения. Трудности возникали одна за другой, росли как снежный ком, и нам приходилось напряженно и оперативно работать над их преодолением.
В экономике преобладала государственная собственность. Для развития рыночных отношений практически не было правовой основы. Когда дело касалось частной собственности и предпринимательства, действующие законы больше склонялись в сторону наказания. Но самое страшное — к ним негативно относилось и общественное мнение.
К сожалению, на заре суверенитета политика вновь оказалась впереди экономики. В прошлой главе (автоссылка) я рассказывал о годах, прожитых при советской Конституции, о том, как мы были вынуждены принять новую Конституцию, идя на компромиссы с Верховным Советом, как потратили уйму времени и нервов на определение характера государственности страны. Авторы изданной в 2005 году книги «Азиатский прорыв» писали о том периоде: «Следовало без промедления провести болезненную, но необходимую операцию по отсечению больного органа для спасения всего государственного организма. Выход из кризиса требовал укрепления сильной централизованной власти. Российский коллега Назарбаева Б. Ельцин решил этот вопрос, расстреляв из пушек здание парламента. Назарбаев же смог обойтись без крови, только ему одному известными методами добившись самороспуска Верховного Совета». Что ж, пусть будет и так. Я говорил «лишь об известных мне методах» (автоссылка).
«Мы видели, с какими трудностями пришлось столкнуться новым независимым государствам в попытках остановить распад исчерпавших свой жизненный ресурс централизованных хозяйственных систем и дать экономике импульсы к стабилизации и последующему росту». Так писал Юрий Александров в книге «Казахстан перед барьером модернизации», вышедшей в 2013 году в Москве. Была ли возможность изначально не сталкиваться с такими трудностями? Была. Можно было сделать намного скоординированными шаги в экономической политике субъектов СНГ. Был бы гораздо меньшим масштаб принесения экономического здравомыслия в жертву политическому самолюбию. И все же добиться создания такой структуры, как нынешний Евразийский экономический союз, тогда было невозможно. У каждого дела есть свое время. В Западной Европе идея целостной Европы появилась сразу же после войны. Но для ее полнокровного вызревания потребовалось более 40 лет. А на создание нашего Евразийского экономического союза, если считать от моего выступления с этой идеей в МГУ имени М. В. Ломоносова в 1994 году, ушло всего 20 лет. Для создания таких структур это считается коротким сроком.
Одно из главных направлений экономической реформы в условиях рынка — либерализация цен. Правительственная программа руководствовалась единственным аргументом — объективной необходимостью либерализации цен, насколько болезненно бы это ни было, в целях достижения равновесия между денежной массой и предложением товаров на рынке. Для этого на начальном этапе перехода к рынку предусматривалось ценовое регулирование в зависимости от уровня монополизации производства товаров и либерализации внешней торговли. Дальнейший отпуск цен рассматривался как дело времени, а для государств, входящих в «рублевую зону», прогнозировалось проведение согласованной политики. Кстати, до 1993 года у нас и не было самостоятельной экономической политики. Планируя бюджет, продумывая антиинфляционные меры и программы социальной поддержки, мы постоянно оглядывались на прежний рубль, который изо дня в день «издыхал» буквально на глазах. К тому же, коль оказались в одной «финансовой лодке», мы были вынуждены присоединиться к не до конца продуманной программе либерализации. К сожалению, односторонние меры России по либерализации цен не дали возможности вести в республике соответствующую работу и вносить тактические корректировки в политику правительства.