«Моя жизнь. От зависимости к свободе»

«Требовалось исправить ошибку, которую мы сделали с Колбиным. Это стало нашей первой крупной ошибкой в сфере межэтнических отношений, и я был решительно настроен не повторять ее. Мы все пришли к выводу, что казахи должны сами управлять своей республикой, и дали им право решать, кто станет их новым руководителем».
Эти слова из мемуаров М. С. Горбачева — бесспорное доказательство того, что времена изменились.
Мне доподлинно известно: когда стало ясно, что произойдет смена руководства республики, рассматривался целый ряд кандидатур, выдвигаемых на должность первого секретаря Центрального комитета Компартии Казахстана. Никто не мог отрицать, что как второе должностное лицо в республике и как человек, реально решающий хозяйственные вопросы, я имел определенный вес и реноме. Тем не менее Центральный комитет КПСС не проявил особого желания, чтобы на эту должность был избран я.
Об этом я слышал от многих людей. Один из них — Игорь Романов, настоящий профессионал своего дела, светлой души человек, позднее долгие годы проработавший в должности моего советника, помощника. Ограничусь выдержкой из его воспоминаний: «Тем не менее ЦК КПСС в 1989 году старательно искал другую кандидатуру, в чем мне довелось убедиться самому. Весной этого же года в Кремле собрали «идеологический актив», в котором довелось участвовать и мне, тогда первому заместителю руководителя идеологического отдела Центрального комитета Компартии Казахстана. Прямо с одного из заседаний меня вызвали к заведующему сектором Казахстана и Средней Азии орготдела ЦК КПСС Н. Ф. Мищенко. Он сразу же начал с вопроса, что если Г. В. Колбин будет назначен на другую работу, то кто из партийного актива мог бы заменить его. Я несколько растерялся, но почти сразу ответил, что лучшая кандидатура, на мой взгляд, это Председатель Совета Министров Н. А. Назарбаев. Тогда собеседник попросил обосновать мое суждение. Я ответил, что этот человек пользуется непререкаемым авторитетом в республике, великолепно знает экономику, в первую очередь казахстанскую, имеет смелые идеи по ее реформированию, которые открыто высказывает.
Затем Н. Ф. Мищенко повел меня к одному из заместителей заведующего орготделом, а далее — к секретарю ЦК КПСС и одновременно председателю Комиссии ЦК КПСС по вопросам партийного строительства и кадровой политики Г. П. Разумовскому. Беседа была короткой, но именно он сказал, что мое мнение не совпадает с рекомендациями нынешних руководителей республики. Кроме того, он спросил о том, что я думаю по поводу кандидатур 3. К. Камалиденова, М. С. Мендыбаева, Е. Н. Ауельбекова. Конечно, я знал этих людей и, не умаляя их заслуг, попытался обосновать разницу между ними и Председателем Совета Министров с точки зрения готовности к должности фактически первого руководителя Казахстана. Как выяснилось позже, такого же мнения придерживалось абсолютное большинство людей, прошедших такое же «собеседование».
Дальше события стали развиваться достаточно стремительно. Москва воочию убедилась в несостоятельности проводимой Кремлем много лет практики моноцентризма и невозможности игнорировать мнение на местах и «отыграла» назад. И в июне 1989 года Нурсултан Назарбаев был избран первым секретарем Центрального комитета Компартии Казахстана».
В изданной в 2010 году книге «Пути жизни» в свое время работавший секретарем Центрального комитета Компартии Казахстана по идеологии Закаш Камалиденов подтвердил, что он был на приеме у ряда ответственных работников ЦК КПСС, где зондировались кадровые вопросы. В частности, заместитель заведующего по кадрам К. Н. Могильниченко поинтересовался у него: «Как думаешь, кто в республике сможет делать эту работу, кто способен быть первым руководителем?» — «Я могу назвать имя достойного на это место человека. Это — Нурсултан Абишевич Назарбаев. Многоопытный, возглавляет Совет Министров. Хорошо разбирается в экономике».
В этой связи позднее Закаш Камалиденов в своем печатном интервью также добавил: «Каждый человек должен знать свои силы. «Кто не знает своих сил, будет мучиться», — говорят в народе».
Среди руководства ЦК нашлись и такие, кто специально ходатайствовал против моей кандидатуры. Когда их спрашивали «Почему?», эти люди, оказывается, отвечали: «Назарбаев неудобный». Неудобный, неподходящий — значит способный выйти из подчинения и стать неуправляемым. Потому что с многих трибун и на страницах СМИ я всегда говорил о нерешенных в стране проблемах, о положении в экономике. Тогда Горбачев осадил их одной фразой: «Лучше один неудобный Назарбаев, чем весь неудобный Казахстан». Эти слова были сказаны неспроста. Ведь в прошлый раз бесцеремонное волюнтаристское решение по смене республиканского руководства нанесло огромный ущерб авторитету Центра. Если бы Москва еще раз пошла на такой шаг, то от этого авторитета вообще бы ничего не осталось. Тем не менее мои недруги еще долгое время оказывали скрытое сопротивление. В конце концов было придумано так называемое изучение общественного мнения. На улицах Алматы провели анкетирование с единственным вопросом: «Не националист ли Назарбаев?» После этого руководству ни с того ни с сего захотелось демократии, и на пленуме Центрального комитета процедуру избрания первого секретаря провели закрытым голосованием. Этого никогда раньше не было. В прежние времена избирали простым поднятием руки. Я, конечно, приветствую такую скрупулезность при подборе и отборе кадров, максимальную демократичность при избрании руководителей. Однако возникает такой вопрос: почему такая принципиальность не была проявлена при подготовке V пленума, когда избирали первым секретарем Г. В. Колбина, совершенно неизвестного казахстанским коммунистам? Кстати о Колбине, на I Съезде народных депутатов СССР, который начал свою работу 25 мая 1989 года, слово от имени Казахстана дали не первому секретарю, а председателю Совета Министров, то есть мне, что говорило о многом для тех, кто разбирался в политических тонкостях. Просматривая шеститомный стенографический отчет этого съезда, я для интереса не поленился и посчитал: оказывается, в ходе моего выступления делегаты аплодировали восемь раз. Помнится, особую поддержку у пятитысячного зала вызвали следующие мои слова: «Вал в рублях, а не товары, стал еще более мощным в двенадцатой пятилетке, достиг своего апогея. Удовлетворять потребности людей, а не показатели ведомств — тоже осталось призывом. А теперь вынуждены вернуться к самому архаичному показателю — соотношению производительности труда и средней зарплаты, которое внесено четырьмя уважаемыми ведомствами. Пусть они на меня не обижаются, но этот документ носит на предприятиях название «Письма банды четырех».
22 июня 1989 года я был избран первым секретарем Центрального комитета республиканской компартии. В результате закрытого, тайного голосования мою кандидатуру из 158 членов Центрального комитета поддержали 154. Лишь четыре человека проголосовали против. Считаю, что это очень высокий показатель. Выступившие в прениях высказали много теплых слов в мой адрес. Всесторонне оценили деятельность кандидата министр местной промышленности И. Б. Едильбаев, директор Лениногорского полиметаллического комбината И. И. Думанов, председатель агрофирмы «40 лет Октября» Талды-Курганской области Н. Н. Головацкий, первый секретарь Карагандинского обкома партии В. И. Локотунин, первый секретарь Джамбульского обкома партии С. М. Байжанов, старший вальцовщик листопрокатного цеха Карагандинского металлургического комбината С. В. Дрожжин, слушатель Алма-Атинской высшей партийной школы Н. Е. Руснак, доярка племзавода «Каменский» Алма-Атинской области В. А. Кузьменко, первый секретарь Павлодарского обкома партии Ю. А. Мещеряков, первый секретарь Кызылординского обкома партии Е. Н. Ауельбеков. Остановлюсь лишь на выступлении Еркина Нуржановича Ауельбекова. Дело вот в чем: предполагалось, что его тоже рассматривали в качестве возможного кандидата на должность первого секретаря ЦК. Многие знали, что наши взгляды часто не совпадали. Мне показалось уместным то, что напоследок он расставил все точки над «i»: «Я, если вы помните, неоднократно выступал, критиковал по старшинству, но должен сказать, что Нурсултан Абишевич делает правильные выводы из критики. За последние годы у нас не было ни одного разногласия, мы во всех вопросах сходились, а остальное — это все разговоры». Он не только сказал об имевшихся разногласиях, но и охарактеризовал меня как политического руководителя, «разносторонне рассматривающего многие вопросы: и экономику, и культуру», в словах которого «чувствуется масштабность». Отметил, что избрание Назарбаева первым секретарем Центрального комитета является правильным решением. Поэтому эти слова подействовали на меня как свидетельство справедливости мнения этой сложной личности и как показатель его признания.
В своем заключительном слове на пленуме я сказал:
«Понимаю всю ответственность, возлагаемую на ЦК Компартии Казахстана и на меня в столь поворотный момент в истории нашей партии и республики.
С перестройкой люди связывают решение многих жизненно важных социально-экономических и общественно-политических проблем, в том числе и в области межнациональных отношений, которые в застойные времена приглушались или замалчивались. Насколько они сложны, показывают события последних лет. Но подходы к их решению уже определились. И теперь надо более активно осуществлять намеченное.
Моя позиция в этих вопросах вам всем известна. Она была ясно сформулирована в выступлении на I Съезде народных депутатов СССР. Я постарался выразить интересы казахстанцев, и это было общей платформой группы депутатов от нашей республики. Хочу заверить вас, что стану твердо проводить линию на претворение этой программы в жизнь. Считаю, что для первого руководителя республики интересы народа должны быть превыше всего».
После пленума я поехал на Алматинский завод тяжелого машиностроения. Хотелось узнать мнение коллектива близких мне по духу рабочих и инженеров. Прошелся по цехам завода, рассказал о принятом решении. Еще не все знали о состоявшемся пленуме. Самое главное — все знали, что будет пленум, что на нем меня изберут первым секретарем. «Почему вы так думаете?» — спросил я. «Знаем, что это невозможно — снова привезти кого-то извне. А в нашей республике на эту должность нет никого, кроме Назарбаева», — говорят. Эти слова воодушевили меня намного больше, чем решение пленума. Если говорят рабочие, они говорят о том, что думают. Это мне известно давно.
Началась новая глава — особенно ответственная глава книги моей жизни.
Проводив специально приехавшего на организационный пленум члена политбюро, секретаря ЦК В. М. Чебрикова, я приступил к работе.
Именно в те дни забастовка шахтеров, начавшаяся в угольных центрах Донбасса и Кузбасса, перекинувшись, вспыхнула в Караганде. Немедля отправился туда. Горбачев сказал мне, что надо ехать в Караганду, по-другому не получится. Я ответил, что все угольное производство подчиняется московскому министру, поэтому он должен поехать вместе со мной. Договорились.
Самолет приземлился в Караганде, и я прямиком из аэропорта направился на площадь. Стояло лето. Черные от угольной пыли и масляных пятен лица около двух тысяч человек, только что поднявшихся из-под земли и не успевших переодеться, были суровы и гневны. Против кого будут выступать? Конечно, против руководства. Зарплата небольшая. В магазинах дефицит продуктов. Море вопросов. И нет на них ответа. Встречавший меня в аэропорту руководитель области, как бы проявляя заботу, сказал: «Они сердиты, может, не надо идти к ним именно сейчас?» Но, как говорится, раздевшийся воды не убоится. Я направился прямо к ним. Под палящим солнцем часами беседовал с людьми. Карагандинская забастовка в определенной степени возникла и в результате установления близких связей с активистами горняков Кузбасса и Донбасса. И там, и здесь проблемы были схожими. Среди прибывших из Москвы под видом журналистов были замечены провокаторы. В тот же день по нашей просьбе из Москвы прибыли заместитель главы правительства и два министра, которых мы вынудили держать ответ перед горняками, получили их обязательства по решению накопившихся проблем. Так как рвались связи между поставщиками и потребителями, уголь не отгружался, средств на зарплаты не было. В конце концов шахтеры согласились с моими доводами. Очевидно, они не забыли о том, что, когда я еще работал в обкоме (автоссылка), а затем в Центральном комитете, я не раз спускался в шахту, беседовал с ними, решал их проблемы. Среди них были и те, которые хорошо знали меня. Позднее договорились с руководителями всех общественных объединений республики об объявлении моратория на забастовки в течение года, чтобы в этих трудных условиях в первую очередь выправить экономику. Условия моратория были выполнены. Отпала необходимость в продлении его срока. Ситуация в республике стабилизировалась.
Из забастовки шахтеров мы извлекли большой урок. Самое главное — забастовка показала, что рабочие не приемлют спускаемые сверху инструкции и задания по обновлению экономических механизмов. Это был тревожный звоночек: если бы мы не отрегулировали положение в Караганде, то завтра такое вполне могло случиться в Павлодаре, послезавтра — в Усть­Каменогорске и так далее. Недаром в своем выступлении на сессии Верховного Совета республики я открыто сказал, что экономика страны не выдержит еще одной волны подобных забастовок. Если бы такие события продолжились, то наши начинания по улучшению благосостояния людей оказались бы нереализованными, не говоря о снижении экономических показателей. К счастью, нам удалось убедить в этом шахтеров. После удовлетворения их требований решение стачкома о выходе на работу сразу же было выполнено. А вообще, после карагандинской забастовки всем стало ясно, что надо быть вместе с народом, вести открытый диалог с людьми, не оставлять на потом вопросы, которые можно решить своими силами. Забастовка шахтеров не прошла бесследно. Благодаря переговорам, длившимся месяцы, летом 1991 года, то есть еще до обретения независимости, по результатам моих встреч с министром угольной промышленности Щадовым, министром металлургии Сосковцом, министром радиопромышленности Шимко было подписано коммюнике, согласно которому признавались эффективность и необходимость перехода профсоюзов под юрисдикцию Казахстана. Это был шаг в сторону реальной независимости.
Да, не успел приступить к новой службе, как пришлось столкнуться со столь неприятной ситуацией. Протесты, начавшиеся на карагандинской шахте «Тентекская» (это наименование она получила по названию местной реки, по-видимому когда-то весьма бурной и буйной), создали угрозу прекращения добычи угля в течение нескольких дней. И вообще, забастовки — событие опасное в любое время. А в тот период они были опасны особенно. Экономика была не в состоянии их выдержать.
Эта забастовка еще раз показала: корень всех наших проблем в том, что человек не является хозяином ни предприятия, ни земли, а потому и к государственной собственности относится как попало. Низкая производительность труда в СССР, несопоставимая с трудом, например, американского рабочего, который за один день производит втрое больше продукции, чем наш рабочий, объясняется вовсе не тем, что наши люди настолько ленивы и настолько бездарны. Вся беда заключалась в отрыве и нашей жизни, и нашей продукции от конечного результата. Работаешь с высокой производительностью или же целыми днями болтаешься без дела — все равно получаешь ту же зарплату. В чем тогда смысл стремления работать хорошо? Лишь бы для того, чтобы назваться передовиком? Чтобы быть занесенным на Доску почета? Чтобы получить грамоту? Конечно, эти моменты тоже играют свою роль, но ведь на одном моральном поощрении далеко не уедешь.
Вот почему на III Съезде народных депутатов, когда обсуждался вопрос об учреждении должности президента СССР, я открыто заявил, что Верховный Совет республики оставляет за собой право объявлять землю, ее богатства, воды, леса, другие природные ресурсы собственностью республики. При этом предупредил, что никто не должен воспринимать мое заявление как ультиматум.
То, что Советский Союз — федеративное государство, что по Конституции каждая союзная республика является самостоятельным государственным образованием, было всецело предано забвению. Действительно, разве бывает самостоятельное государственное образование, не владеющее собственной землей, не распоряжающееся собственными богатствами? Издавна известно, что если нет экономического суверенитета, то о суверенитете политическом не может быть и речи.
Бесспорно, что съезды народных депутатов СССР оставили глубокий след в сознании советского общества той поры. Именно те съезды показали, что дни коммунистической партии сочтены, что если не предпринять решительные шаги по ее реформированию, то положение с каждым днем будет ухудшаться. Помнится высказывание одного депутата: «Только сама партия своими действиями может свести на нет авторитет партии». Эти суровые, но справедливые слова должны были заставить задуматься партийное руководство. Но этого не случилось.
В целом перестройка предусматривала демократизацию жизни общества и через это была призвана разбудить дремлющую в людях инициативность, то есть с самого начала ставила замечательные цели. К сожалению, все это осталось на словах. Снизилась ответственность на всех уровнях. Ухудшилась дисциплина. Не учитывалось то, что именно дисциплина является обязательным условием любой работы, что в ее отсутствие демократия рано или поздно приведет к хаосу и анархии. Я говорил о выборе: «Или мы сделаем намеченное, или растеряем доверие народа». Мои слова сбылись. Власть Горбачева лишилась народного доверия. Под прикрытием «общественной собственности» центральные ведомства в основном преследовали свои интересы. Они не пошли дальше мысли о том, что с усилением суверенитета в политике республик они будут терять свои полномочия. Вот почему стали быстро редеть ряды компартии, в которой в одно время состояло 20 миллионов коммунистов. Участились случаи отказа кандидатов в члены партии от перехода в члены, выхода из партийных рядов по собственному желанию. Можно сказать, практически прекратилось пополнение партии достойными свежими силами. В ту пору встречались факты, когда в ряде партийных комитетов на должность инструктора принимали людей, не имеющих даже года партийного стажа. Раньше на такую работу принимали человека опытного, имеющего несколько лет стажа. Более того, в одном районе даже был случай, когда инструктором райкома партии назначили молодого коммуниста в день получения им партийного билета. Все это, конечно, отрицательно влияло на авторитет партии. В тот период на некоторых областных партконференциях — в Карагандинской, Кокчетавской, Чимкентской, Талды­Курганской областях — не были переизбраны первые секретари обкомов. Повседневная работа компартии утонула в пустой болтологии, что дискредитировало и идеи демократизации, провозглашенной самой партией.